Трагедия выживших
Apr. 1st, 2015 09:30 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
refleksiaАвтобиографический роман Эли Визеля "Ночь" о жизни еврейского подростка в концлагере заканчивается так:
"Однажды, собравшись с силами, я смог подняться. Мне хотелось посмотреться в зеркало, которое висело на стене напротив. Я не видел себя со времен гетто.
Из зеркала на меня глядел мертвец.
С тех пор его взгляд не оставляет меня".
Трагедия - это почти всегда о тех, кто ушел. О тех, кого убили практически сразу. Или о тех, кто не вовремя сказал резкое слово. И о тех, кто за заступился за слабых. В конце концов, о тех, кого покинули силы за пару дней до... (как это и было с отцом Визеля). Выжившие воспринимаются как счастливчики. Они столько перенесли, но они могут жить дальше. И, тем не менее, у них - своя трагедия.
Та, которая смотрит на Эли из зеркала. Или та, о которой рассказывается в спектакле "Kryjówka" ("Укрытие"). Собрание историй польских евреев, выживших во Вторую Мировую. В подвалах, в щелях, за шкафом. И скрывающих потом собственное еврейство.
Коллекция историй, воссозданная с поразительным вкусом и (уж не знаю, цинично ли это) с потрясающей красотой. Зрителям предлагается то ли спуститься в подвал, то ли подняться на чердак, где единственный источник света - пробившиеся между досками лучи то ли солнца, то ли лампы. Здесь тесно и душно. Но при этом вся эта игра света, блики на старой мебели и действительно потрясающая живая музыка... Совершенно непонятно, как весь этот ужас можно было сделать настолько эстетически прекрасным.
И вот, собственно театральное действие заканчивается, теперь - время историй. Каждый раз их количество пополняется, потому что приходят новые зрители и пересказывают свои семейные предания. В какой-то момент возникает пресыщение, но именно оно - и есть самое страшное. Ибо, если за пару часов спектакля можно устать от этого, так сколько же на самом деле было таких историй про "одного моего знакомого, приятеля, дальнего родственника, наконец, про меня самого"?
Именно поэтому этот спектакль не только о евреях. Это о страхе быть другим. В любой - политической, религиозной, социальной, общественной, какой бы то ни было - ситуации. В общем, о белых воронах, которые остаются таковыми, как бы не красили перья.
P.S. А на аватарке надгробие с саратовского еврейского кладбища. Практически безымянное, но очень для меня дорогое.
"Однажды, собравшись с силами, я смог подняться. Мне хотелось посмотреться в зеркало, которое висело на стене напротив. Я не видел себя со времен гетто.
Из зеркала на меня глядел мертвец.
С тех пор его взгляд не оставляет меня".
Трагедия - это почти всегда о тех, кто ушел. О тех, кого убили практически сразу. Или о тех, кто не вовремя сказал резкое слово. И о тех, кто за заступился за слабых. В конце концов, о тех, кого покинули силы за пару дней до... (как это и было с отцом Визеля). Выжившие воспринимаются как счастливчики. Они столько перенесли, но они могут жить дальше. И, тем не менее, у них - своя трагедия.
Та, которая смотрит на Эли из зеркала. Или та, о которой рассказывается в спектакле "Kryjówka" ("Укрытие"). Собрание историй польских евреев, выживших во Вторую Мировую. В подвалах, в щелях, за шкафом. И скрывающих потом собственное еврейство.
Коллекция историй, воссозданная с поразительным вкусом и (уж не знаю, цинично ли это) с потрясающей красотой. Зрителям предлагается то ли спуститься в подвал, то ли подняться на чердак, где единственный источник света - пробившиеся между досками лучи то ли солнца, то ли лампы. Здесь тесно и душно. Но при этом вся эта игра света, блики на старой мебели и действительно потрясающая живая музыка... Совершенно непонятно, как весь этот ужас можно было сделать настолько эстетически прекрасным.
И вот, собственно театральное действие заканчивается, теперь - время историй. Каждый раз их количество пополняется, потому что приходят новые зрители и пересказывают свои семейные предания. В какой-то момент возникает пресыщение, но именно оно - и есть самое страшное. Ибо, если за пару часов спектакля можно устать от этого, так сколько же на самом деле было таких историй про "одного моего знакомого, приятеля, дальнего родственника, наконец, про меня самого"?
Именно поэтому этот спектакль не только о евреях. Это о страхе быть другим. В любой - политической, религиозной, социальной, общественной, какой бы то ни было - ситуации. В общем, о белых воронах, которые остаются таковыми, как бы не красили перья.
P.S. А на аватарке надгробие с саратовского еврейского кладбища. Практически безымянное, но очень для меня дорогое.
